Мухтар Аблязов: «Если бы меня экстрадировали в Россию, я был бы убит»

Опальный казахстанский олигарх и оппозиционер Мухтар Аблязов провел во французской тюрьме больше трех лет. В пятницу, 9 декабря, Аблязов вышел на свободу после того, как Высший административный суд Франции, Госсовет, отменил решение правительства о его экстрадиции в Россию. Анна Строганова встретилась с бывшим главой БТА-банка в Париже и поговорила с ним о том, как он прожил эти три года за решеткой и что собирается делать дальше.

Мухтар Аблязов в Париже через несколько дней после освобождения дает интервью RFI, 14 декабря 2016 года

Вы вышли из тюрьмы неделю назад. Как вы чувствуете себя на свободе впервые за три года?

Очень хорошо. В тюрьме я каждый день минимум по два часа занимался спортом. Два раза в день, утром и после обеда, звонил своим родным. Я постоянно имел доступ к информации о том, что происходит в мире. Писал посты на Facebook — обычно не меньше двух статей в день. Так что я нахожусь во вполне боеспособном состоянии.

То есть у вас нет ощущения отрыва от реальной жизни?

Отрыв безусловно есть. Все-таки я более трех лет находился в таком состоянии. Есть отрыв от политической и от деловой жизни. Ведь активно я в ней не участвовал. У меня не было контактов с моими друзьями и партнерами. Но в остальном я хорошо владел ситуацией о происходящих в мире политических процессах.

Что вы сделали первым делом, когда вышли из тюрьмы?

Я вышел уже после десяти вечера. Часа за четыре до этого я подумал, что я выйду, хотя мне никто еще не сказал, что уже было решение, но по каким-то косвенным признакам я это понял. Психологически я уже был готов (к выходу), правда, испытал определенный шок, когда журналисты наставили меня камеры. Я немного растерялся, потому что думал, что будет только адвокат. Я даже не предполагал, что меня приедут встречать мои близкие родственники. Поскольку было поздно, я позвонил самым близким людям, пока мы ехали в такси. Поделился своей радостью.

Стало ли для вас неожиданным это решение Госсовета отменить подписанный экс-премьер-министром Манюэлем Вальсом приказ о вашей экстрадиции в Россию?

С точки зрения юридической логики, логики процесса, я вообще удивлялся тому, что я делаю в тюрьме больше трех лет. А ситуацию я оценивал 50 на 50. Судебная система была глуха и слепа. Фактов, подтверждающих политическое преследование (было много). А в соответствии с требовании международной конвенции (об экстрадиции) судебная система Франции обязана была изучать политическую составляющую. Мы предоставили этих доказательств огромное количество. Не говоря о том, что я имел политическое убежище (полученное в Великобритании. — RFI). Конечно, все, что происходило, вызывало у меня колоссальное недоумение.

С другой стороны, я думал о том, что Франция сама участвует в экономических и политических санкциях против России. Сама постоянно заявляет о нарушении прав человека в России. Как в этих условиях говорить, что Россия выполняет все международные конвенции? Это вызывало у меня огромное недоумение.

Я знал, что уже вышло обращение ООН о том, что экстрадиции быть не должно (спецдокладчик ООН по вопросам пыток Нильс Мельцер призвал Францию не экстрадировать Аблязова. — RFI.). Я знал, что есть решение рабочей группы ООН с возражениями по поводу моего задержания. Поэтому я считал, что даже если будет принято решение о моей экстрадиции, у Франции нет юридических инструментов, чтобы меня держать: они обязаны меня выпустить. Кроме того, я не сомневался, что мы выиграем это дело через Европейский суд (по правам человека).

Как вы для себя объясняете противоречие между позицией Францией по России и тем, что Манюэль Вальс не увидел в деле политической составляющей, когда подписывал в прошлом году приказ о вашей экстрадиции?

Я считаю, что это было огромное политическое лобби, как России, так и Казахстана. Как два партнера по Евразийскому союзу они действовали вместе.

Кроме того, если проанализировать историю взаимоотношений Франции и России, Советского Союза, эти союзнические традиции достаточно глубоки. Это сильные политические и бизнес-связи. У крупных французских компаний есть огромные инвестиции в Россию и в Казахстан. Так что здесь не было ничего личного, просто бизнес.

Выйдя на свободу, чувствуете ли вы себя в безопасности здесь, во Франции?

Я не могу сказать, что я уверен в том, что не произойдет нападения. Но в таком состоянии я живу уже давно. Психологически я готов к тому, что нападение на меня может произойти неожиданно, в любой день.

Во Франции я чувствую себя в большей безопасности, чем это было в Англии, где на меня были нападения.

Конечно, я предпринимаю меры, чтобы себя защитить. Эти меры я предпринимал в любой ситуации. Когда меня посадили в казахстанскую тюрьму, хорошо зная [президента Казахстана Нурсултана] Назарбаева, я ожидал, что это нападение произойдет буквально завтра. И я готовился к этому. Без паники, потому что паника не помогает. Мне помогали люди — даже в тюремных условиях.

В Англии судья спрашивал меня: «Как же так, вы находились в тюрьме, и если угроза существовала, почему вас не устранили?». На самом деле, сделать это не так просто. Ведь любой убийца хочет остаться неизвестным.

Если бы вас экстрадировали в Россию до решения Европейского суда — а такое могло бы быть, мы знаем прецеденты во Франции — что бы там, по-вашему, с вами произошло? Готовились ли вы к экстрадиции?

Я, конечно, предполагал, что такое возможно. Мне известны эти прецеденты. Я считал, что с вероятностью 99% я был бы убит. Вопрос только в сроках. Мы обсуждали это с моими близкими родственниками и адвокатами. Возможно, я прожил бы месяц, но не более года.

Но, повторюсь, я был к этому готов. Я живу в таком состоянии уже 16 лет, я сам выбрал это направление. Безусловно, я готовил к этому своих родственников. Говорил, как им нужно жить без меня. Конечно, это было очень сложно.

Какой у вас сегодня юридический статус?

Решением Госсовета Франция отказала в моей экстрадиции, и я полностью свободен. Пока я не являюсь резидентом Франции, но мы сейчас этим занимаемся.

Что происходит с вашим делом в Великобритании?

Это был гражданский иск со стороны казахского банка (после национализации БТА-банка в 2009 году новое руководство обвинило Мухтара Аблязова в мошенничестве и хищении около $5 млрд. В 2012 году лондонский суд приговорил экс-банкира к 22 месяцам тюрьмы за неуважение к суду, поскольку Аблязов не выполнил предписание суда раскрыть информацию о своих активах. Сам бывший глава БТА-банка после этого решения суда покинул Великобританию. — RFI.), которым я владел. Я сам и мои адвокаты, мы все время говорили, что это и есть политическое преследование. Мы говорили, что за казахским банком стоит правительство Казахстана и конкретно президент страны. Но эти доказательства не были изучены. Судья говорил, что это отдельный предмет спора. Политический фактор не воспринимался в полной мере.

За то время пока я, скажем так, отсутствовал в Англии, так получилось, что эти доказательства стали сами вываливаться в огромном количестве. Переписки, ведение переговоров, то, как они организовывают процесс в банке, пытаясь показать, что банк независим. Но люди, которые жили в странах бывшего Советского Союза, прекрасно понимают, что в таких условиях не может хозяйствующий субъект действовать самостоятельно. Тем более, что вчера он (банк) был мой. Что это он вдруг, как живой организм, поменял свою позицию? Кто-то его дергает за ниточки. Были очень странные вопросы: как это так, что Назарбаев, не будучи акционером банка, может принимать решение за банк? Мне судья такой вопрос задавал. Это был настолько неестественный вопрос, настолько отражающий непонимание судебной системы и тех процессов, которые происходят в наших странах. К счастью, сейчас у нас есть все факты, и мы будем их консолидировать.

В Великобритании заморожены ваши активы?

Мои активы заморожены по всему миру. В Англии активов у меня нет. Просто это сделано по решению английского судьи. Я должен был исполнять это решение: не пытаться забрать эти активы и так далее. Но фактически они разграблены казахской стороной. Соответственно, теперь я буду регулировать это судебными исками.

То есть сейчас ваша цель — разморозить и вернуть себе эти активы?

Да. Я буду бороться за эти активы или, во всяком случае, за компенсации.

Каковы ваши политические намерения?

Политические намерения у меня следующие: добиться ухода режима. Добиться того, чтобы к власти пришли демократические силы и были проведены свободные выборы. Изменить конституционный строй — отменить президентскую модель, создать парламентскую республику. Именно парламент должен избирать премьер-министра, и парламентское большинство должно управлять страной. Срок присутствия депутатов в парламенте должен быть не более четырех лет. Это моя политическая позиция, и я собираюсь бороться за ее реализацию. Буду искать сторонников и добиваться того, чтобы нынешняя власть не просто ушла, а чтобы ее привлекли к ответственности. То, что они коррупционеры, узурпировавшие власть, известно и понятно всем. Фактов тысячи и тысячи. Нужно провести честный и открытый суд и посадить их в тюрьму, чтобы диктаторства в нашей стране не было никогда.

Насколько, по-вашему, такая борьба возможна из-за рубежа?

У меня уже есть опыт. Когда я вышел из тюрьмы, я два года активно занимался политической борьбой, находясь в Москве (В 2002 году казахстанский суд признал Аблязова виновным в злоупотреблении служебным положением и приговорил к 6 годам тюрьмы. Однако в 2003 году Аблязов был помилован и вышел на свободу в обмен на обещание не заниматься политической деятельностью. — RFI). Фактически там был создан политический штаб. Он был относительно скрытый. Режим знал, что за многими процессами стою я, и в сентябре 2004 года на меня была совершена попытка покушения на убийство.

Затем происходили события в Грузии и Украине. Мы изучали их опыт — каким образом организуются такого рода протесты. Мы готовились организовать то же самое в Казахстане, тем более, что эксперты и политики, в том числе в России, говорили: «Следующий на очереди после Украины будет Казахстан».

Мы понимали, что (в Казахстане) будут фальсификации на парламентских и других выборах. И, как в Украине, мы собирались выйти с протестами и вывести людей на улицы.

Сейчас это тем более проще, потому что сейчас значительно больше коммуникационных технологий. Тот же Facebook. В то время не было даже Skype. А самое главное, что сейчас никого не нужно убеждать в том, что это нелегитимный режим. Я анализирую состояние общества — стоит только выставить материал на Facebook, на него будет бурная и однозначная реакция против власти. То есть людей фактически не надо агитировать, их нужно просто организовать.

Вам не кажется, что Facebook-пространство и реальное пространство — это разные вещи? Что Facebook-революции не всегда соответствуют революциям реальным?

Facebook — это не революции, а отражение настроения людей. Для меня это сигнал. Ну и потом, я живу не в пустом пространстве — у меня есть друзья, родственники, мои сторонники, с которыми я поддерживаю контакт. И вывод однозначный: режим воспринимается как преступный на всех уровнях, не только в Facebook.

То есть вам кажется, что общество готово к смене власти в Казахстане?

Да, я считаю, что наше общество созрело. Людям просто надоел один и тот же человек. Факты воровства членами его семьи открыто публикуются. Люди прямо говорят: «Мы устали, мы хотим другого, мы хотим справедливости». Безусловно, основная масса в Казахстане так же, как и в России, не представляет, что такое демократическая страна, но они хотят справедливости. Они понимают, что так нельзя, так плохо. Этого достаточно.